В спорах, вызывающих большой и часто болезненный общественный резонанс, серьёзные оппоненты обычно апеллируют к закону, науке и организациям, обладающим в обществе непререкаемым нравственны авторитетом. Кстати, обладающим завидным здравомыслием и здоровым цинизмом, вопрос «говорить или не говорить» обрёл гамлетовский трагизм из знаменитого монолога.
положение дел в отношении его здоровья?
Закон суров, но это закон
На Западе, в Северной Америке, принцип информированного согласия узаконен документами Всемирной медицинской ассоциации (Лиссабонская декларация о правах пациента, 1981 г.) и Всемирной организации здравоохранения (Декларация о политике в области обеспечения прав пациента в Европе, 1994 г.). В нашей стране законы, отражающие эти вопросы, закреплены в «Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан». Статья 31 этого документа гласит: «В случае неблагоприятного прогноза информация должна в деликатной форме сообщаться гражданину и членам его семьи, если гражданин не запретил сообщать им об этом».
Такая трактовка полностью соответствует западным стандартам. Впрочем, схема процедуры получения согласия пациента стала возможной лишь с 1999 года, после утверждения документа Минздравом. Российское медицинское сообщество — во всяком случае его подавляющее большинство — восприняло эту норму в штыки. «Право на знание точного диагноза деонтологически совершенно неверно, а порой вредно и безжалостно» — это основной аргумент противников закона. Заметьте, закона, а не чьего-то благого пожелания.
Деонтологи протестуют
Деонтология — учение о врачебном долге, принципах общения с больными и родственниками, основы которого были заложены легендарным врачевателем и философом Гиппократом, несколько тысячелетий (!) пользовавшимся непререкаемым авторитетом среди врачей.
«Окружи больного любовью и разумным убеждением, но основное — оставь его в неведении того, что ему предстоит, и особенно того, что ему угрожает». Сказано ёмко, лаконично и безапелляционно. Врач, по Гиппократу, не вправе взваливать на больного тяжкое бремя «безнадёжного» диагноза. Как это у нас часто случается, закон законом, но приверженцев этой традиции во врачебном сообществе (судя по социологическим опросам) подавляющее большинство.
И их аргументы достаточно весомы. «Страшный диагноз» способен свести на нет любое лечение. Эффект плацебо действует и на врача, и на пациента. Если больной уверен, что любое лечение бесполезно и печальный исход предопределён, то эффективность лечения катастрофически снижается. Некоторых неуравновешенных больных такой диагноз может спровоцировать на опрометчивые поступки. Не так давно по телевидению демонстрировался жутковатый сюжет. Больной, узнав о диагнозе, прозвучавшем как приговор, застрелил врача-онколога и покончил с собой. Произошло это в подмосковной онкологической клинике. А кто подсчитает, сколько больных, узнав об истинном положении дел, махнули на лечение рукой или окончательно утратили силы к сопротивлению? Наконец, врачам, как и всем нам, свойственно ошибаться. И, к сожалению, это происходит. Тогда весь ужас переживаний, нравственных страданий больного, его родственников окажется напрасным. Предугадать, как подобная стрессовая ситуация аукнется в будущем, не в силах и гениальный психотерапевт.
Но как бы ни менялось общество, какие бы концепции ни доминировали во врачебном сообществе, по-прежнему основополагающим принципом для врача остаётся знаменитое «не навреди!»
Крест медика (cruxmedicorum)
Что до Православной Церкви, обладающей неоспоримым нравственным авторитетом в России, то её позиция по этому болезненному вопросу выражена ясно, чётко и недвусмысленно. «Святая» ложь, ложь во спасение и т.д. — не более чем пустые словеса. Для верующего, воцерковлённого человека время перед кончиной — самый ответственный период в земной жизни, а часто последняя надежда обрести жизнь вечную. В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» говорится: «сокрытие от пациента информации о тяжёлом состоянии под предлогом сохранения его душевного комфорта нередко лишает умирающего возможности сознательного приуготовления к кончине и духовного утешения».
Из духовной практики отцов Церкви следует вывод: неизлечимые больные, которых пытаются держать в неведении относительно их состояния, испытывают гораздо большие нравственные страдания, чем те, кому известно о своём заболевании.
Человек болеет как хозяин
Вряд ли во времена Гиппократа человечество сталкивалось с таким валом онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний. Именно эти болезни стали основной причиной смертности в новейший период и обусловили создание новой модели медицины. Модель возобладала на Западе, а сейчас и в России. Суть её — абсолютный суверенитет любого человека над своим здоровьем и телом. Разумеется, если он дееспособен. Никто не вправе решать за него и навязывать ему какие-либо меры или способы лечения — даже во спасение. Такая постановка вопроса попросту исключает возможность скрыть от больного диагноз. В основу взаимоотношений врача и пациента ставится принцип «информированного согласия». Врач на доступном языке растолковывает пациенту его состояние, последствия тех или иных действий, возможные риски. Окончательное решение принимает сам больной.
Согласно Кодексу врачебной этики РФ «по чётко выраженному пациентом требованию врач обязан предоставить ему полную информацию».
Но как бы ни менялось общество, какие бы концепции ни доминировали во врачебном сообществе, по-прежнему основополагающим принципом для врача остаётся знаменитое «не навреди!»
Добавить комментарий